5 марта 2021 года закончился срок очередного административного ареста правозащитника и общественного активиста Александра Хамратова. Его задержали в собственной квартире на День Воли и поместили в изолятор временного содержания (ИВС), где одним из новшеств стало применение пыток к политическим сидельцам. Об этом он рассказал журналистам “Магілёўскага рэгіёна”.
Выломанные двери
— Обычно я сплю допоздна. Так было и 25 марта 2021 года. Но в тот день утром проснулся оттого, что бьют в двери. Я начал одеваться, потом начал искать ключи от дверей, но тут услышал, что уже не стучали, а начали выламывать двери. Я закричал, чтобы не выламывали. Дверная коробка деформировалась, и дверь невозможно было открыть. Пришлось бить изнутри. Когда я открыл двери, то передо мной стояли омоновцы и спецназовцы в масках. Также я узнал тех сотрудников из ГУБОПиК, которые проводили обыск в моей квартире в ноябре 2020 года. Они сказали, что у них есть санкция на обыск, и спросили, почему я не открывал двери. На что я ответил, что я же им двери и открыл. Они вошли в квартиру, начали все переворачивать. И произошло все то же самое, что было в ноябре 2020 года. Опять я подозреваемый по делу об оскорблении непонятно какого милиционера. Интересно, что уголовное дело было возбуждено, по-моему, в январе. Составили протокол за неповиновение законному требованию сотрудника милиции. За то, что якобы я вовремя не открыл двери. Я еще удивился, зачем это надо.
Таким образом, на меня составили протокол об административном правонарушении по ст. 24.3 КоАП. Составили протокол о задержании. Также оформили меня на трое суток предварительного задержания по ст. 108 УК и по скайпу меня уже начали судить. Я понимал, что если меня осудят, то там будут сутки. Все говорило об этом, и я не ошибся.
Перемены в ИВС
— В ИВС делали все самое ужасное, только что не били. Это началось в воскресенье, 28 марта, после того, как у меня закончился срок задержания по уголовной статье. Сначала все было плавно, а потом шло по нарастающей. Вначале посадили в двушку с мужчиной 60 лет, который отсиживал сутки за август. Затем я написал ходатайство, чтобы приостановили взыскание в виде ареста на разумный срок, т.к. моей матери требуется обследование в онкодиспансере. Ей нужно было до 7 апреля пройти обследование в поликлинике, а затем поехать в онкодиспансер. Но ничего не помогло. Этим людям абсолютно безразлична судьба человека, который находится в возрасте 81 года.
Мы просидели в 80-90% всех камер, которые были. Нам каждый день меняли камеру. Как только кто-то освобождался, нас сажали в камеру с меньшим количеством спальных мест, чтобы не всем хватало места на нарах. Таким образом, кому-то всегда приходилось спать на полу.
Матрасы были выданы, когда я считался задержанным по уголовной статье и отбывал свое трехдневное заключение. После этого их изъяли. Изъяли даже полотенца, зубные щетки на некоторый срок. В один день отключили полностью воду холодную и горячую. В туалете мы не могли смывать, постоянно стоял запах фекалий. А когда в камере шесть или восемь человек, то сами понимаете ситуацию. Такие были условия. Только что не били.
Политически ориентированные пытки
— Все политические сидели в одной камере. Передачи не передавали. Единственное, что передали через некоторое время — это зубную щетку и пасту. Передали также пару бутылок воды.
У нас сразу же забрали книги, забрали сигареты, забрали ручки, забрали бумагу, чтобы мы не могли писать, ничего читать. Для курящих сделали так, что они не могли курить. Причем не политическим, было видно, что подкуривают. Нам вообще не объясняли, что происходит. Говорили, что не положено. С нами был человек, у которого была гангрена на ногах, черные пальцы. Он не мог ходить. Это было такое лицо с низким социальным уровнем. По рассказам, его избили, и он от этого был весь в фекалиях. Вся одежда была в испражнениях. Мы говорили, чтобы вызвали ему скорую помощь из-за гангрены. Нам отвечали, что это просто запекшаяся кровь. Хотя запекшаяся кровь смывается водой, а у него конкретно были черные пальцы, видимо, обмороженные.
В пятницу, 26 марта, когда меня судили по скайпу, у меня была температура 37,8. Меня отвезли в тубдиспансер, и там сказали, что легкие чистые. Тест на ковид делать не стали. В последние два дня я начал кашлять. Нас заставляли сидеть на маленьких скамьях деревянных. Сидели непосредственно друг возле друга. Дистанцию социальную, которую рекомендуют соблюдать во всех общественных местах в пределах 1,5 метра, просто невозможно соблюсти. Если кто-то один начинал болеть, то все остальные заражались. В легкой форме я переболел чем-то однозначно.
Также были ежедневные обыски, когда ты выходишь и раздеваешься догола. Стоишь минут 15 в коридоре. Вот эти все унижения по три-четыре раза в день.
Без права на обжалование
— Если на что-либо жалуешься, тебе говорят, что передадут дежурному. Если кто-то что-то передавал дежурному, то говорили, что все нормально, не жалуйтесь. Когда кто-нибудь хотел написать обращение или жалобу на свое задержание, на свой арест, то говорили, что не положено. Когда я сидел в августе, отношение было совершенно другим. Тогда давали ручку. Сейчас этого всего не давали, а все изъяли. Т.е. тебя смешали с какой-то грязью и тебе показывали, что ты ничтожество и ничего не стоишь. Люди пропускали сроки на собственное обжалование. И теперь, чтобы человеку что-то обжаловать, он должен просить, чтобы этот срок был восстановлен. И все зависит от судьи, который захочет его восстанавливать или не захочет.
Последствия без причин
— С того момента, как я был задержан в предыдущий раз, я не сделал ничего такого, за что можно было бы с моральной точки зрения меня задержать. Я ни на кого не писал жалобы, не писал, что сын президента бегает с автоматом. Я не вел какую-то там правозащитную деятельность. Единственное, что я сделал, это подал в суд на автопарк и выиграл 50 рублей компенсации морального вреда, которые мне положены по закону.
Это все делалось, я думаю, для того, чтобы были такие неформальные разговоры среди работников ИВС, среди участковых, среди конвоиров, что мы будем жестоко наказаны. И я не знаю, является ли произошедшее жестоким наказанием или будет еще что-то более жестокое. На мой взгляд, все люди, которые будут выходить, они будут рассказывать о всех этих пытках. Тем самым будет создаваться напряженность в обществе, а свободомыслящие люди сто раз подумают, стоит ли им спорить с этой властью, отстаивать свои права и законные интересы.
Платные истязания
— Когда я выходил, мне выставили счет на 130, по-моему, рублей. Меня поразил до глубины души этот цинизм. За что я должен платить? За то, что надо мной издевались? За то, что я спал на полу? За то, что я нюхал фекалии? За то, что у меня руки искусаны клопами?
Когда меня судили, я милиционеров просил: вызовите врача, у меня была рвота, видимо, на нервной почве. Они усмехались и говорили — не положено. И я вот должен деньги платить за эти истязания и пытки? Я не мог помыть голову, побриться в банный день. Т.е. из человека делают какое-то существо бесправное, которое загибается до какого-то определенного момента, а потом, как мне говорил один сотрудник омона: “У тебя будут суицидальные мысли”. Видимо, они на это рассчитывают, чтобы человек был доведен до полного отчаяния. И тем самым максимально запугать людей.
Однажды девушке-охраннице, которая ходила по коридору, мы не выдержали и сказали, ну так выведите нас и расстреляйте. Она сказала, пока не надо, нет нужды в этом. И сказала с таким полуциничным, полунасмешливым отношением. И ты не знаешь, может, они действительно выведут во дворик, расстреляют, а потом скажут, что сбежал или еще что-то. По типу того, как сильные политические лидеры исчезали. Я не знаю, что у них в головах творится.
Система нарушений
— Хотелось бы забыть все это, но не так на это отреагирует психика. Надо пообщаться с людьми с Окрестина, узнать, какие у них были условия, узнать, насколько все это было системно. Но то, что это указание идет из Минска — никаких нет сомнений. Это идет с самого верха. Чувствуется, что это приказ, который все выполняют. Это не какая-то ошибка или прихоть начальника. Все “продольные” охранники в один голос говорили заученные фразы. С точки зрения законодательства, все что здесь происходило, у меня вызывает огромное внутреннее удивление. Поскольку невыдача постельных принадлежностей само по себе нарушение, нахождение без воды тоже нарушение.
Когда мы выходили в душ, нам сказали, что воды горячей нет, и половина людей отказались идти, боялись простудиться. Но я пошел в душ. Когда мы зашли в душ, две кабинки были с горячей водой, а две с холодной. Рядом находился щиток, в котором были задвижки. Щиток был открыт и было видно, что одна задвижка повернута на 45 градусов. Две колонки были с нормальной водой, а две оставшиеся — с холодной. Значит, это было сделано абсолютно умышленно.
С надеждой на внимание
— Обращать внимание на все это, конечно, стоит. Мне хочется посмотреть, что они ответят на жалобы. Они должны дать какой-то ответ, потому что все, что они делают, это же как бы в рамках правового поля. Любое дело, хоть и шито белыми нитками, содержит показания свидетелей.
И вот что они ответят на очевидные факты о невыдаче белья, о клопах, о фекалиях, об отсутствии возможности помыться. О том, что ты спишь на полу, и у тебя все болит, что тебе запрещено садиться на кровать, накрытую фанерой, и сесть можешь только на узкую скамейку. Вот мне интересно, что можно на все это ответить? Каким нужно быть человеком, чтобы все это отрицать, говорить, что все это все законно? Когда там сидело, как я понимаю, две камеры политических. Одна большая, в которой был я, и вторая маленькая, где было, по-моему, трое человек. Нельзя это оставлять.
Владимир Лапцевич