«Весновцы» съездили в Чериков и поговорили с сестрой приговоренных к смертной казни Анной, пишет spring96.org.
— У нас на контроле президента есть общественно значимые дела. Вчера мне докладывал председатель Верховного суда о рассмотрении этих дел. Вот одно из них. Два подонка, иначе их не назовешь – уже и разбои были, и наказывали их – убили свою учительницу. За то, что она защитила двоих детей их сестры. Сестра никакая, асоциальный элемент. А [учительница] защитила их и потребовала забрать из семьи. Они ее резали всю ночь. Они убивали ее всю ночь. Она умоляла, просила, и в конце концов они ее к утру добили, — прокомментировал президент Беларуси дело Костевых в интервью радио «Эхо Москвы» до вынесения приговора. Тогда правозащитникам стало понятно, что, скорее всего, в Беларуси станет на два смертных приговоров больше.
Сестра приговоренных к смертной казни Ильи и Станислава Костевых из Черикова. Все фото: spring96.org
Смертный приговор братьям 19-летнему Станиславу и 21-летнему Илье Костевым был вынесен 10 января на выездном заседании Могилевского областного суда в Черикове, в городе, где произошла трагедия. Их обвиняли в убийстве учительницы, которая жила по соседству, и поджоге ее дома.
Приговор о назначении высшей меры наказания — расстрела, вынес судья Михаил Мельников. Примечательно то, что год назад с разницей в один день этот же судья в Бобруйске вынес смертный приговор местному жителю Александру Осиповичу. Этот приговор был приведен в исполнение меньше чем через год — 17 декабря.
Этот судебный процесс стал показательным для всей Беларуси. Несмотря на многочисленные ходатайства со стороны обвиняемых и их сестры Анны, суд был открытым. Судебная коллегия даже разрешила журналистам и присутствующим снимать оглашение приговора. Когда судья Мельников зачитывал, что Костевы приговариваются к высшей мере наказания — в зале люди аплодировали.
Сестра приговоренных к смертной казни Анна рассказывает, что не ожидала, что будут вынесены смертные приговоры.
— На протяжении всего следствия государственные адвокаты настраивали меня на большой срок лишения свободы. Говорили, что высшей меры наказания ни в коем случаем быть не должно. На прениях в суде у меня не получилось быть, потому что была на «сорока днях» у двоюродного брата. Когда мне позвонил адвокат и сказал, что «обоим вашим мальчикам прокурор запросил высшую меру наказания» — для меня это стало таким шоком… Просто не передать словами. До последнего, до оглашения приговора, у меня была надежда, что всё таки не будет смертного приговора. Все в зале аплодировали, а у меня все оборвалось внутри…
Если посмотреть на наше общество, раньше люди были добрее друг к другу. Теперь никто никогда не протянет руку помощи. Я сейчас столкнулась с этой ситуацией по жизни, и я вижу как относятся к моим детям. С годами люди становятся жестче.
Расследование по делу длилось около полугода. В это время моим детям [замечание — племянникам приговоренных к смертной казни] было трудно ходить в школу, потому что их оскорбляли сверстники. Были даже инциденты, что детей били. Они страдали не от взрослых, а именно от детей.
В детском саду такая же ситуация. Когда слышишь от своих детей, что «мама, мне сказали, что у меня дядя убийца», не хочется ребёнку показывать слёзы. Потом уже, когда укладываешь детей спать, не сдерживаешься…
Я за это время столько пережила, столько гадостей слышала, сколько не слышала за всю свою жизнь. Когда произошла эта ситуация, я лишилась всех друзей, всех тех, кто мог раньше меня как-то поддержать. Все отвернулись. И с этой проблемой по сути я осталась одна. Никто никогда даже не поинтересовался, как я там. Вся боль, которая происходила со мной, с детьми, оставалась со мной один на один.
Анна с семьей после вынесения смертного приговора решила уехать из города. По ее словам, племянники приговоренных к смертной казни, сталкиваются с травлей в школе и детском саду. Если воспитатели пытаются объяснить детям помладше, что такое поведение неприемлемо, то учителя в школе ссылаются на то, что «закрыть рот детям они не могут».
— Я не вижу смысла здесь жить дальше. Мы раньше строили дом, облагораживали его для того, чтобы тут жила большая дружная семья, как в детстве. Этот дом — родовое гнездо, так сказать. Нас в семье на данный момент четверо: я и трое братьев. Если не станет двоих, то смысла здесь оставаться нет. Тяжело. Постоянно в городе сталкиваюсь с насмешками. Даже вот сейчас я шла, и вижу, как на меня смотрят посторонние люди и улыбаются.
Я многое стерпела, когда шло следствие, но приговор — последняя точка. Я просто хочу жить дальше и воспитывать детей, чтобы им не сломали психику. Я хочу вырастить достойных людей, чтобы они получили образование, и, может быть, то, что я в детстве недополучила. Хочу со своей стороны, как со стороны матери, дать им то, что заслуживают мои дети, а в этом городе это уже невозможно…
Даже в интернете столько комментариев вычитала, что якобы ращу таких же «криминальников». Думаете, я для тех детей хотела такой судьбы? Или мы их с самого детства учили, что идите сделайте «то и то»? Мне кажется, что от таких ситуаций наше общество не застраховано. Несмотря на то, что мы неблагополучная семья, как посчитало государство, я знаю примеры, когда и в хороших семьях, опять же по мнению государства, случается такое же. От этого никто не застрахован. Ни один человек на земле.
До вынесения приговора я еще колебалась — оставаться или нет. Если бы назначили какой-то срок лишения свободы, было бы тяжело, но можно было бы с этим справиться. Жутко оставаться здесь, особенно, после случаев, когда ломились в дом, стучались в двери. Страшно не за себя, страшно за детей. Они заслуживают жизни.
Мне очень жаль родственников убитой, потому что я тоже пережила потерю близких людей. Тяжело осознавать, что их нет уже в живых. Я их очень понимаю, но помочь ничем не могу… И извинения мои никому не нужны. Я однажды пыталась у сестры убитой попросить прощение, но у меня это не получилось. Меня просто не хотят слушать и видеть.
Семья Анны несколько раз стояла на учёте как неблагополучная по Декрету №18. В первый раз на СОП семья Анны попала, когда её и младшего брата Стаса избил её муж. Напомним, что в Беларуси до этого не принят Закон о противодействии домашнему насилию. Стало известно, что не планируют его принимать и в 2020 году. По сущности, отсутствие в стране действенных механизмов защиты от домашнего насилия и формализм принимаемых решений по Декрету №18, стал причиной постановки семьи Анны на учет.
— Когда произошел семейный скандал, я вызвала милицию. В итоге — мою семью поставили на СОП. Я не ожидала, что это так обернётся. Получается, что женщинам, когда происходит дома скандал, не к кому обратиться за помощью, потому что, считается, что мы якобы сами себе создаем проблемы. Если нас бьют, то нужно, чтобы били до конца и никуда не жаловались. И помощи здесь не от кого никогда не допросишься.
Я благополучно отстояла СОП. Второй раз нас поставили на учет в 2017 году. Нашу мать лишили родительских прав и она уехала на постоянное место жительства в Российскую Федерацию, но она всегда нам помогала деньгами и какими-то вещами. Как-то она меня позвала на пару дней в Москву, чтобы передать собранные нам подарки.
Дома я оставила своего ребёнка с Ильей [замечание — одного из приговоренных к смертной казни], остальные дети были у бабушки. Я попросила брата, чтоб он за ним присмотрел. Когда я была в России, мне позвонили и сказали, что произошло ЧП, что якобы Илья недосмотрел моего ребенка и теперь могут забрать всех детей из семьи.
Когда вернулась домой, то меня сразу вызвали в социально-педагогический центр. Объяснили, что к Илье пришла компания, и он вроде бы с ними во дворе распивал пиво. И мой маленький сын был в их компании. Это всё увидела соседка [ныне убитая] и позвонила в милицию, в больницу и социально-педагогический центр, что якобы ребенок оставлен один без присмотра. Меня тут же поставили на учет по причине того, что я не исполняю родительские обязанности надлежащим образом, потому что я оставила ребенка в социально опасном положении для жизни. Я благополучно отстояла и этот СОП.
В апреле 2019 года, когда случилась эта трагедия, меня опять хотели поставить на учёт, но не получилось. Проводили «социальное расследование», но оснований не нашли. Я консультировалась с юристами даже по этому поводу. СОП — это тоже тяжело, когда всё время над тобой ходят надзиратели и проверяют.
В социально опасное положение ставят на полгода. Каждую неделю приходят домой проверяющие из комиссии, которая состоит из учителей школы, воспитателей из детсада, работников исполкома, работников социально-педагогического центра и других. Приезжали всегда разные люди и в разное время. Например, сегодня могли одни приехать, а завтра — другие.
Помню, у меня были конфликты с ними, что они, заходя в дом, не разувались. По дому они всегда ходили в обуви, несмотря на то, что у нас маленькие дети. Они идут по ковру в обуви, а потом ребёнок по нему ползет. Когда делала замечания, то реакция была только одна, мол, что ты хотела, ты сама виновата, что в такую ситуацию попала.
Дни проверки не указываются, но это понятно. Приезжают и смотрят, порядок ли дома, чистое ли постельное белье, наличие продуктов питания, сменные вещи. У меня раз было, что, когда приехали проверяющие, я не успела поменять пеленку. Но я не могла одновременно и двери открывать, и пелёнку менять. Но претензии они мне выставили.
Отслеживают посещение садика, школы, оплату коммунальных услуг. Если вызывают на какое-то собрание, то явиться нужно в любом случае, даже, если, например, болен ребенок. Это морально всё тяжело.
Я очень понимаю матерей и вообще родителей, которые побывали в такой ситуации. Знаю одно, что любой человек может ошибиться, но наше государство не даёт шанса исправиться. Вот мы попали в такое положение как СОП, значит, мы нелюди. За все время, когда я стояла на учете, нам никто никогда не помог, наоборот, ждали момента, когда я сорвусь, чтобы отобрать детей. Но я это выдержала. Дети до сих пор со мной, не смотря на то, что в интернете пишут, что якобы детей у меня давно забрали.
Дом Анне осталась по наследству. Но для того, чтобы заселиться в него, ей пришлось пройти двухлетний круг судебных тяжб и волокиты с документами по выселению жившей тут женщины. Дом облагорожен: заменены окна, проведены газ и вода, во дворе строится баня с бассейном.
— Когда я с семьей переехала жить в этот дом, меня сразу не очень хорошо здесь приняли. Мы сразу начали делать ремонт, менять окна, разрабатывать огород. Вот здесь и случился первый конфликт с соседкой [ныне убитой]. Получилось, что её куры уничтожили мне грядку клубники.
Мне было обидно, что я работала, старалась для своих детей, и всё впустую. Я тогда пришла к ней и попросила убрать кур, но реакции никакой не последовало. Это повторялось раза два-три. Тогда я обратилась в местное «жилищно-коммунальное хозяйство». Ей тогда вынесли то ли предупреждение, то ли штраф, я точно не знаю, но инциденты с курами тогда прекратились.
Через некоторое время, когда мы подсобрали денег, начали проводить воду. Для этого, нам нужно было вырыть траншею от колонки до дома. Мы ее своими силами как-то выкопали. Но прошел дождь, и получилось много грязи. Когда приехали подключать воду работники ЖКХ, она тогда пришла и очень сильно им возмущалась на нас, что «приехали, развели грязь, расплодили нищету». У нас с ней произошла словесная перепалка, но на этом всё и прекратилось.
Но, когда на велосипеде возле ее дома катались мои дети, то она делала замечания, цеплялась. Стас [замечание — один из приговоренных к смертной казни] раньше рассказывал, что когда он ее встречал на улице, то она молча пройти мимо него не могла, хоть что-то да и скажет.
Последняя капля в этой истории — моя задолженность по газу. В том году по весне у меня был долг, потому что кухня не отапливается, и я включала газ, чтобы хоть немного прогреть комнату. Долг составлял около 60 рублей. Я поговорила с горгазом, что до конца апреля оплачу этот долг. В детском саду я тоже предупредила об этом, чтобы ко мне не было никаких претензий.
Накануне трагедии ко мне со школы приходили соцработники, а вместе с ними и соседка, как работница школы — учительница-дефектолог. Меня тогда дома не было. Когда я вернулась вечером в пять часов, ко мне пришла соседка, уже одна без соцработников. Когда я приоткрыла дверь, она сразу на повышенных тонах начала разговаривать со мной по поводу долга. Но это было в оскорблениях, мол, «ты знаешь, кукушка, что у тебя имеется задолженность по газу». Я ей ответила, что она не имеет отношения ни к моему долгу, ни к моим детям. Но она ответила, что ее дело предупредить меня, иначе у меня, как и у моей мамы, заберут детей, и я якобы сопьюсь, и вообще детей у такой, как я забрать надо, потому что я не заслуживаю их воспитывать, а братьев-зеков всех пересадить нужно. Такого типа были оскорбления.
Перед тем, как я закрыла дверь, я сказала: «В своей семье разберитесь. В мою лезть не надо. Я в вашу семью не лезу, почему вы в мою лезете?» На тот момент дома был Стас. Этот разговор он слышал. Трагедия произошла через пару дней…
Как рассказывает Анна, до этого она даже не знала о существовании в Беларуси такой меры наказания как смертная казнь. Так является ли она сдерживающим фактором при совершении преступления, как об этом говорят сторонники ее сохранения в стране?
— Раньше, я даже не знала, что смертная казнь в Беларуси существует. Я никогда не думала, что столкнусь с таким, что такое может произойти с моей семьёй. Когда мне во время следствия сказали, что есть вероятность вынесения смертного приговора, то я не поверила. Я думала, что наивысшая мера наказания — это пожизненное заключение. Но, когда я начала штудировать интернет, я уже узнала, что Беларусь — единственная страна в Европе, которая, к сожалению, не отказалась от смертной казни. Я не хочу думать, что все потеряно. Если есть хоть маленькая надежда — я буду цепляться.
Координатор кампании «Правозащитники против смертной казни» Андрей Полуда отмечает, что впервые на его памяти в Беларуси вынесено два смертных приговоров за убийство одного человека:
— Это дело как сгусток многочисленных социальных проблем, которые существуют в нашей стране. Эти люди родились при президенте Лукашенко, они росли при нём и теперь от имени государства их приговорили к смертной казни. И, в принципе, шансы на их спасение — минимальные. Не исключено, что их жизненный путь может быть закончен выстрелом в затылок. При чем, это может случиться очень и очень быстро. На практике, если приговор обжаловать, этот срок занимает около года. Если нет — то еще меньше.
Самое страшное здесь, что это «колесо сансары» (СОП, интернат, алименты) может повториться и в отношении их сестры и ее четырех детей, как это было с предыдущим поколением. Она не знает куда себя теперь деть, потому что общество никак ей не помогает. Ей просто нигде нет места. Жители Черикова ее просто ненавидят, потому что у нее такие братья. Ее детей в школе очень сильно травят и преследуют. Она пробует защитить своих детей, но у нее это не очень получается.
Нас очень волнует, что круговорот с Декретом №18 и СОП может повториться. Если у нее заберут детей, то она будет обязанным лицом, тогда она будет вынуждена выплачивать деньги государству на их содержание. В обратном случае — привлечение к административной, а потом и уголовной ответственности. Это всё может пойти по новому кругу. И здесь начинаешь задумываться, где этот президентский третий и четвертый ребенок. Часто от него можно услышать: «Рожайте, а мы поможем!» Но на практике этого нет. Есть только то, что мы видим.
Подчеркну, что мы не говорим, что эти ребята белые и пушистые, и то, что они сделали какое-то доброе дело. Нет, они совершили жестокое преступление, и их нужно наказать достаточно серьёзно, вплоть до пожизненного. Но нельзя решать существующие проблемы в обществе таким хирургическим образом. Нельзя весь мир делить на белое и черное. Даже, как мы знаем, серый кот имеет более сорока оттенков цвета.
В этой ситуации мало кто задумывается: «А почему?» Конечно, проще сказать, что они убийцы, и поставить на этом точку. Очень верно подметила в блоге Радио Свобода писательница и учительница Анна Северинец, что возможно, этого бы не случилось, «если бы рядом с ними оказался бы хороший, настоящий священник, либо умный, неравнодушный учитель». Возможно, и велись какие-то журналы учета и контроля, проводились проверки. Но каков результат всего этого?
Когда в суде выносили смертный приговор, то можно увидеть, какие удовлетворенные лица были у людей в зале. Они радовались такому приговору. Я слышал, как люди разговаривали перед судом. Кто-то был настроен пассивно агрессивно, кто-то — активно. И эта агрессия витала в воздухе. Мы в очередной раз убеждаемся, что наличие смертной казни в обществе очень сильно раскручивает спираль ненависти в обществе. Нам, всему обществу, нужно проблемы решать таким образом, чтобы это всё не повторилось в будущем.