Репортаж из гестапо
29 часов я провел в гестаповско-нквдэшных застенках – в УВД Московского района Минска и в приемнике-распределителе на Окрестина. Я увидел слепой бесчеловечный террор и понял, что ощущало общество во время Большого террора 1937-38гг., что происходило с моими прадедушкой и прабабушкой, прежде чем их расстреляли в Орше в ноябре 37-го, а также то, что пережили их родные и близкие.
ЗАГЛЯНУЛ В ПАСТЬ АКУЛЫ
11 августа я отправился на велосипеде в центр города, чтобы подать в «Белтелеком» жалобу на отсутствие интернета с требованием провести перерасчет. На обратном пути возле станции диагностики на проспекте Дзержинского увидел скопление большегрузных МАЗов с надписью «Техпомощь» из различных автобусных парков и троллейбусных депо. Я свернул на свою улицу – Грушевскую. Отсюда 5-7 минут – и я дома. Возле Московского РУВД стояли четыре пассажирских автобуса с наклейками автопарков. Один был полон людей в милицейской форме. Я достал телефон и начал фотографировать. В Минск возвращались мои 17-летние дочери. Нужно было предупредить их, что возле дома вечером может быть опасно и лучше не выходить на улицу. Было примерно 16.15.
На секунду я отвернулся, когда из автобуса выскочили пятеро здоровяков с криками «Не сопротивляться! Лицом на землю!», заломали мне руки и ударили лицом об асфальт, разбив в кровь нос. «Не сопротивляюсь!» – кричал я. С заломанными руками, голова на уровне колен, в полуприседе погнали по лестнице на четвертый этаж. По дороге один из ментов старался бить меня головой о стены и дверные косяки. Как мог, я уклонялся. Чуть не сдох от этой «пробежки». Ноги не шли, сердце готово было выскочить из груди.
В актовом зале меня бросили на пол лицом вниз, руки за спину. Здесь пахло испражнениями, мочой и хлоркой – следы вчерашних столкновений с ментами. Шла обработка. Один старикашка в светлых штанах и туфлях предложил сыпануть мне в лицо хлоркой и залить в рот спирта – чтобы при освидетельствовании оказалось, что я был пьян.
Между собой менты обсуждали дела житейские. Один жаловался, что теща сломала шейку бедра и они не захотели ставить белорусский протез, поставили немецкий – патриот хренов. Но поставили так, что теща начала хромать. Другой жаловался, что его сын тоже начал ходить на протесты и может отгрести. Вроде нормальные люди…
Обсуждали свою страховку и выплаты в случае травм. Даже анекдот родился: «Ребята, если на меня нападут пять человек, не спешите вытаскивать, у меня еще страховка не закончилась». Один говорил, как пытался сдать валюту, отнятую у протестующих в своем районе – на Рафиева – проспект газеты «Правда».
У меня отобрали телефон, сумку с документами, кошельком и флэшкой. Еще раньше велик бросили возле РУВД. Рядом постелили парня. Его задержали за скандал с водителем маршрутки. «Держись! Похоже, мы здесь надолго!» Потом нас – руки заломлены, голова вниз – спустили на первый этаж и бросили на кафельный пол. Я попросил вызвать адвоката, соврал, что есть с ним договор. «Хорошо, вызовем».
ПОСТАВИЛИ НА КОЛЕНИ
В 19.10 нас погнали наверх. «Станкевич!» – «Я». – «Пошли». Меня завели в отдельную комнату – обычный кабинет со столами и шкафами. Пять человек в черных балаклавах и майках без опознавательных знаков, в берцах и штанах с красными лампасами. Видны только глаза. Самый здоровый похож на средневекового палача. «Будут бить», – понял я. Но я много читал и писал о том, как пытали в 30-х, поэтому примерно понимал, что будет происходить, и сильного страха не испытывал. Самое главное – все отрицать, несмотря на пытки. Кто тогда все отрицал, выжил. Кто соглашался себя оклеветать – шансов не имел.
Меня поставили на колени, голова в пол, руки на спине жестко стянули наручниками и начали бить дубинками по ягодицам, вопрошая: «Что тебе не нравится? Чистота на улицах не нравится? Что нет войны? Что есть нечего?» – тупые пропагандистские лозунги. Я говорил, что все нравится. «Так чего тебе не хватает, сука?» Требовали рассказать, на кого работаю, сколько мне платят, кого координирую, для кого фотографировал. Нашли флэшку с надписью Polskie Radio, плюс польская виза в паспорте. «Так ты польский шпион! Признавайся, что на флэшке?»
Два палача вышли из кабинета. Третий продолжил наставления. Вернулись: «Мы проверили. Это активный лидер! На колени, голову вниз!» Я понял, что это их любимый трюк, сделать вид, что они что-то про меня знают. И снова бить. «Что вы хотите услышать?» – пытался я узнать. «Знаешь, что мы с тобой можем сделать? Думаешь, сильный, думаешь, надолго тебя хватит?» Я знаю. Не спорил. Можно было получить еще больше. Главное, максимально расслабиться, иначе будет больнее. Талдычу про дочек. Главное не сказать, что я журналист, правозащитник Белорусского Хельсинкского Комитета, член Союза поляков в Беларуси, наблюдатель на выборах. Забьют.
В общей сложности получил примерно 40-50 ударов дубинами, несколько ударов по лицу и ушам. Палач обещал 10 суток. Погнали наверх в актовый зал. На полу – первые задержанные на улицах. Снова лицом на пол. Наручники сняли с трудом, заклинило. Надели тонкие пластиковые хомутики. Больно! Пальцы немеют, рук почти не чувствую, стараюсь вращать, чтобы кровь поступала, иначе может начаться некроз – потеряю конечности. Неизвестно, сколько еще так лежать. Рядом мужик молит снять хомуты. У него старая травма – перебито сухожилие. Сняли минут через 15-20 бесконечной мольбы. Поставили к стенке руки вверх. Вытянули ремни, шнурки, все, что в карманах. «Снять штаны! Снять трусы!» – проверяли, синяя жопа или нет. Если белая – «на процедуры». Я свое уже получил. «Сесть на стул, руки вперед на спинку переднего стула, голова в пол!» В этой позе я просидел примерно 15-16 часов. Шея болит, поднимешь голову – окрик или дубинка. Дважды записали мои данные на камеру.
«НОГИ ПОД СЕБЯ, ГОЛОВУ ВНИЗ!»
Когда привозят новую партию – это ад. «Лежать! Ползти! Голову в пол!» Остервенелые удары дубинок. Дикие маты вертухаев, вопли пострадавших. Парни, девушки… Всех метят желтой краской. Их уже сильно избили, но будут бить еще, с особым остервенением. Больно за них.
Опрашивают, кто где работает. Ругаются, что одни айтишники, ипэшники и безработные. Один из ансамбля «Верасы». Мусора ругаются: «Чего вам не хватает?» Говорят, что работяг нет. Нашлись работяги. Несколько электромонтеров метрополитена. Кто-то был на акции, кто-то шел в магазин или прогуливался.
Примерно часа в три ночи привезли последнюю партию обреченных. Репрессивный конвейер затихает. Весь фокус на нас. Часть в креслах – руки вперед, голова вниз, многие – на полу. Они говорили, что в Московский РУВД привезли около 100 человек. Кого-то периодически избивают. В сравнении с ними меня просто погладили. Повторяют одинаково тупые пропагандистские лозунги про стабильность, отсутствие войны, чистоту, хрень про 90-е.
Дают воду из-под крана в пластиковых бутылках. Когда пьешь, требуют закрыть глаза, чтобы никого не видел. Стараюсь много не пить, в туалет не пускают.
«Не спать! Не спать!» Бьют дубинками по стульям. Понимаю, что примерно так же загоняли в одно помещение и старались измотать своих жертв палачи из НКВД в 1930-х или гестаповцы. Один мент пытается кокетничать с милой девушкой. Выглядит дико: единство арфы с мясорубкой.
Примерно в 12.00 куда-то увели первую партию задержанных. Несколько человек тут же получили и расписались в протоколах об административных правонарушениях. Их с вещами куда-то увели.
Часа через два называют меня. Руки за спину, голову вниз. На втором этаже нас развернули. Приказа выводить не было. Погнали назад. Положили на кафель в позу поплавка, только руки за спину. Спина болит. Попросился в туалет, чуть встал, ног не чувствую, затекли. Разрешили лечь плашмя, но лицо в пол, руки за голову. Еще часа полтора. Снова сесть в кресло – руки вперед, голова вниз.
Куда везут? В суд? Нет, по траектории движения – на Окрестина в приемник-распределитель. Вывели из автозака. Тут уже много ментов, много людей на земле. «Лечь на землю. Ноги под себя, голову вниз, руки за спину!» В поплавке лежать долго не могу. Разрешили распластаться. Земля холодная. Я в тонкой маечке, но хотя бы в джинсах. Впервые за сутки провалился в короткий сон.
ПРИГОВОР ТАК И НЕ ОЗВУЧИЛИ
По пять человек заводят в помещение. Лицом к стене. По одному вызывают в крохотную комнатушку, где сидит судья (у них выездное заседание) и секретарь. Видимо, в такой же атмосфере выносили приговор моим предкам. Если вообще выносили. Озвучивают рапорты ментов: возле Московского РУВД размахивал руками, выкрикивал лозунги, ругался матом. Естественно, не согласен. Приговор не озвучили. Зато спросили, есть ли на попечении несовершеннолетние дети. Есть дочка, 17 лет.
Снова на улицу, снова в поплавок, снова разрешают вытянуться. Земля очень остыла. Чувствую, заработаю воспаление легких. Разрешают встать к стене. Потом я понял, стенка – это спасение. Многие часами лежали на холодной земле в летней одежде. У стены всем места не хватает.
Где-то в здании в гулком помещении – видимо спортзал – стали слышны удары дубинок и вопли избиваемых. «Медика! Медика!» – вдруг закричали менты. Вероятно, кого-то запытали до потери сознания…
Партиями стали заводить в помещение в тот же зал. Слышны удары дубинок, но криков больше не было. Погода, как назло, испортилась. Рядом парня бьет крупная дрожь. «Прижмись ближе. Друг об друга погреемся». Стали давать воду. В туалет не пускают. Хлопец босиком и в шортах говорит, что сутки не был в туалете.
Ближе к 21.00 стали говорить о каких-то штрафниках. Их будут особо пытать? Нет, они получат только штрафы. Неожиданно: «Станкевич, шаг назад!» Оказывается, я и еще трое – среди штрафников, и меня будут отпускать. Ищут мои вещи. Не могут найти ключи. Потеряли. Осматриваюсь. На земле десятки людей. Девушки в углу в теплом гнезде. Совсем молоденькие. Во дворе полно ментов в масках, несколько человек в военном камуфляже с автоматами.
Нам объявляют, что нас отпускают при условии, если мы не будем больше участвовать в акциях. Дают подписать какую-то бумагу и выводят из приемника. Приговор так и не озвучили.
НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ УБИЛИ
На улице десятки людей. Ищут детей, мужей, жен, родителей. Показывают фото. Одного опознал. Стоял рядом. Других практически лиц не видел. Едва сдержал слезы. Захотелось попросить прощения, что не могу им помочь.
Меня довозят домой, где ждут перепуганные дочки и бывшая жена. Долго обнимаемся. Они получили информацию, что меня осудили на 10 суток и отвезли в Жодино. Уже обсуждали, как будут возить передачи. Друзья разместили пост о моем аресте. Сообщаю, что на свободе. Мы сфотографировали мою синюю задницу, лицо в царапинах и руки со следами от наручников и пластиковых поясков.
На следующий день пошел в травмпункт на Якубовского, 33. Сделали снимок. Переломов нет, ушиб мягких тканей. Сообщил, что меня избили в Московском РУВД. Травматолог предупредил, что обо всех побоях он уведомляет прокуратуру. Это хорошо. Свои побои я зафиксировал. А чтобы был на руках документ об обращении, попросил больничный.
Часа через полтора позвонили: «Игорь Петрович, нужно подойти в Московский РУВД для дачи показаний следователю по поводу травмы». Тут меня охватил реальный страх. Я соврал, что уехал из Минска и могу подойти на следующий день. Я выключил все телефоны, собрал детей, чемоданы и выехал в безопасное место. Акула предложила проверить, есть ли у нее второй ряд зубов? Нет, граждане садисты. С вами теперь мы будем общаться только в письменной форме. Не хочу, чтобы вы меня убили или искалечили.
Но сейчас нам нельзя останавливаться. Необходимо развивать успех и продолжать борьбу за полное отстранение семейки Лукашенко от власти и привлечение преступников к ответственности. В противном случае сегодня он пойдет на мелкие уступки, а завтра превратит Беларусь синеокую в концлагерь
Игорь Станкевич
Крыніца: “Белгазета”