Год назад началась президентская кампания, закончившаяся революционным взрывом. Но массовый протест не перерос в полноценную революцию. Правящий режим устоял, перешел в контрнаступление. То, что сейчас происходит, можно назвать контрреволюцией, или, говоря французским политическим сленгом, термидором.
Кто не прибегает к новым средством, пусть ожидает новых болезней.
Фрэнсис Бэкон
Иные формы противостояния
Однако в этом процессе есть своя закономерность. Революции, даже потерпевшие поражение, не проходят бесследно. Как мы знаем из истории, термидор — это не откат к прежнему периоду в чистом виде. Обычно реставрация не бывает полной.
Нечто похожее мы наблюдаем сегодня в Беларуси. Система после потрясения прошлого года не пришла в равновесие, что вынуждены косвенно признавать и власти. Например, Александр Лукашенко 9 мая во время торжественного ритуала чествования государственных символов, обращаясь к оппонентам, заявил: «Давайте прекратим это не нужное никому противостояние».
Этот призыв прозвучал несколько неожиданно, ибо уже практически полгода, как на улицах нет противостояния. Власти уверяют, что одержали победу, ситуация под полным контролем.
На самом деле это противостояние продолжается, но в иных формах. Интересно наблюдать, какая конкуренция развернулась между властями и гражданским обществом в гуманитарной сфере. Лукашенко болезненно воспринял то, что общественность первой среагировала и начала собирать средства для помощи 12-летнему мальчишке, вынесшему из горящего дома маленького брата, а также ветеранам и для восстановления Будславского костела.
Извлечены ли уроки?
Как правило, власть, пережившая революционный взрыв, массовые протесты, извлекает необходимые уроки, пытается понять его причины и начинает играть на опережение. Одновременно с масштабными репрессиями, осуществляются и некоторые реформы, удовлетворяющие назревшие потребности общества.
Например, первая русская революция 1905–1907 годов потерпела поражение. Однако в результате нее в России появился парламент — Государственная Дума. Кроме «столыпинских галстуков» (виселиц), была еще столыпинская аграрная реформа.
Возьмем более близкий к нам период. В 1989 году китайские коммунисты задушили протестующих студентов танками на площади Тяньаньмэнь. Однако одновременно они пришли к выводу, что надо ускорить экономические реформы, которые быстро повысили уровень жизни населения и снизили социальную напряженность в стране.
Работает ли эта закономерность в Беларуси? Усвоил ли нынешний режим уроки революционного взрыва? Ведь подавить народный протест силой — это только часть решения проблемы политического выживания власти.
Исчерпанность исторической миссии
2020 год разрушил все прежние идеологические конструкты белорусского режима. Образ Беларуси как острова стабильности, порядка, мира, безопасности превратился в свою противоположность. Теперь наша страна — это осажденная крепость. И уж подавно трудно сегодня говорить о Беларуси, как экономическом тигре, стране-миротворце, доноре региональной безопасности.
В прежние годы жесткий авторитаризм, перманентные политические репрессии белорусский официоз оправдывал той исторической миссией, которую воплощал Лукашенко. Ведь он предложил модель постсоветской трансформации, альтернативную тем, что взяли на вооружение другие постсоциалистические страны. И долгое время доказывал ее успешность.
Так вот 2020 год нанес сокрушительный удар по этой альтернативе. Он разрушил проект, основанный на иллюзии, что можно обеспечить развитие без демократической трансформации, консервируя основные элементы советского прошлого. На этот проект так или иначе ориентировались многие левые и антизападные силы на постсоветском пространстве и не только.
Теперь этот идеологический пузырь лопнул. Народный протест 2020 года вытолкал Лукашенко на «неправильную сторону истории». И он не может сказать, вслед за Фиделем Кастро, что «история меня оправдает». (Кстати, сам Фидель тоже свою историческую битву проиграл).
Поэтому в нынешней ситуации, казалось бы, что для предотвращения нового взрыва протеста, снятия общественной напряженности необходимо принять некоторые превентивные меры, с помощью реформ погасить причины недовольства, сделать жесты навстречу ожиданиям большинства населения.
Насилие как основной инструмент
Осторожные намеки на необходимость назревших реформ делают отдельные представители правящего класса. Вот например, что говорил председатель Постоянной комиссии по международным делам Палаты представителей Андрей Савиных: «Социальные диспропорции начали создавать давление на систему госвласти, которая не успела реформироваться и приспособиться к новой реальности. Отсюда мы получили эти сложности. Это происходит во всем мире с завидной периодичностью. По словам бывшего премьер-министра России Егора Гайдара, «реформы делаются не тогда, когда их нужно делать, а тогда, когда их нельзя не делать». В сложных социальных системах вовремя уловить момент, когда нужно начинать изменения, трудно».
Но власти не уловили момент, не расслышали «голоса истории», который в 2020 звучал набатным колоколом. И главный парадокс белорусского термидора состоит в том, что никаких реформ навстречу обществу не только не предложено, но даже не обещано. Условно говоря, «столыпинским галстукам» не сопутствует столыпинская реформа.
Насилие, как дополнительный фактор в деятельности любого государства, в Беларуси стало не только главным, но фактически единственным инструментом политики, государственного управления. Более того, власти этого не стыдятся, не прячут, не оправдываются, а делают демонстративно, напоказ, с самозабвенным упоением, наслаждаясь местью (задержанных заставляют ходить по бело-красно-белому флагу, ставят мусорный контейнер на месте мемориала убитого в августе Александра Тарайковского). Мы имеем чистое насилие без всяких примесей. Например, то, как поступают с политзаключенными, можно считать пытками.
Похоже, что в сегодняшней Беларуси насилие в каком-то смысле перестало играть рациональную роль (например, для предотвращения новых протестов), а превратилось в культ, ритуал, стало идеологической основой, базовым элементом государственной доктрины, новой религией. Кто сомневается, посмотрите, как государственные СМИ оценивают оппонентов. Беларусь стала полигоном для возврата технологий управления прошлых веков.
Вместо реформ — контрреформы
Но одновременно мы увидели первые признаки того, что долго сидеть на штыках не очень удобно. Здесь речь идет даже не про экономику и международные санкции. Посмотрите, как это отражается на жизнедеятельности самой привилегированной касты сегодняшней Беларуси — силовиках. По той косвенной информации, которая выплескивается в СМИ, им живется совсем не сладко. Проверка на полиграфе, контроль за содержимым телефонов, запрет на пользование запрещенными телеграмм-каналами, запрет на выезд за рубеж (в некоторых структурах это распространяется и на близких родственников сотрудников).
Более того, вместо реформ происходят контрреформы. Политическая система становится еще более авторитарной. Те маленькие очаги свободы, которые существовали до президентской кампании, сейчас закрываются, щели тщательно закупориваются. Ярлык «экстремизма» вешается на кого угодно.
То же самое происходит в экономике. Вместо рыночных реформ усиливаются административные методы управления. Увеличивается объем финансовой поддержки госпредприятий. Объявлена кампания против бизнеса. Например, ужесточаются условия работы ИП. Восстанавливается административный контроль над ростом цен.
Что касается конституционной реформы. В нынешнем виде ее нельзя считать уступкой обществу, прямым следствием прошлогоднего протеста. Ведь Лукашенко говорил о своем намерении изменить Основной закон еще в 2018 году. Нет никаких оснований полагать, что новая Конституция будет более демократичной, чем существующая. Ведь одновременно с сокращением полномочий президента планируется придать невыборному органу — Всебелорусскому народному собранию — статус государственной власти. Было бы странно ожидать чего-то другого. Ведь Лукашенко готовит Конституцию для себя, для своих личных нужд. Никто не собирается учитывать интересы общества.
Особенность белорусского режима
Почему Беларусь стала исключением из правил и не вписывается в общую закономерность политики власти, подавившей попытку революции, характерную для других стран?
Думаю, это следует из особенностей белорусского авторитарного режима. Он явно персоналистский, полностью ориентированный на личность Лукашенко. Режим личной власти — это пирамида, стоящая вверх ногами, то есть на вершине.
Сейчас Лукашенко находится в состоянии посттравматического синдрома, в ситуации внутренней и международной изоляции. Отсюда такое ожесточение.
Кстати, я не думаю, что Лукашенко искренне считает, будто события лета и осени 2020 года — это не взрыв народного недовольства, а организованный Западом мятеж. Его реальное поведение побуждает предполагать, что он понимает реальный уровень своей поддержки. Он помнит, как на МЗКТ (гордость белорусского ВПК) ему скандировали «Уходи!». В течение какого-то времени он мог перемещаться по Минску только на вертолете, ходил в бронежилете и с автоматом. Не пустил сына Колю в лицей БГУ. Министры (внутренних дел и иностранных дел) жаловались, что их семьи травят. Шли разговоры о выделении охраны ведущим комментаторам государственных телеканалов. Все это вряд ли возможно в стране, где 80% населения поддерживает власть.
Почему он боится реформ?
Причина отказа от реформ не только в том, что Лукашенко слишком упрямый, упертый, не хочет идти на уступки, боится показаться слабым. Вот, например, в 2017 году под давлением массовых протестов он фактически отменил декрет о тунеядцах.
Но дело в том, что тогда, в 2017 году, основная проблема, вызвавшая протест, была локальной. А теперь она носит системный характер. Чтобы ее нейтрализовать, необходимо изменить белорусскую социальную модель. А она является не только оптимальной для удержания власти, но единственно возможной. Любые ее изменения угрожают единовластию. Даже экономические реформы неизбежно расширяют социальную базу его политических противников. Ведь большинство участников уличных акций — это люди, работающие в негосударственных структурах. Не случайно Лукашенко так яростно атаковал бизнес на Всебелорусском народном собрании.
Известно, что жесткие ригидные системы, типа белорусской социальной модели, могут существовать только в узких, строго очерченных рамках. Поэтому Лукашенко убежден, что если реформы начнутся, его ждет судьба Михаила Горбачева. И делает вывод: единственный выход — плотно закрыть крышку котла, который стоит на огне. Оставляя только один клапан — вынужденную эмиграцию. Со всеми вытекающими отсюда драматическими последствиями.
Валерий Карбалевич, политолог
Крыніца: СН+